Kasutaja:Devlet Geray/Interview

И - Interviewer

M - Мерьем Османова

И: Читал и понимал?

М: он кстати в тюрьме изучил арабский язык, другое дело, что он не разговаривал

И: А почему он стал изучать арабский в тюрьме и интересно, с помощью каких книг

М: ну, с помощью самоучителя. У меня этот самоучитель до сих пор есть. Наверное, ему были интересны эти процессы в арабских странах.

И: интересно, потому что обычно диссиденты учили английский язык

М: Английский он и так знал, потому что он учился в английской школе

И: а что за самоучитель, вы не помните?

М: Нет, он у меня есть, но автора я не помню. Красного цвета самоучитель.

И: Еще такой момент, это наверное ближе к вам. Ваш отец посвятил вам несколько стихотворений, одно из них начинается: «ты будь преемником моим, мой путь прервется очень скоро». Отец вас действительно видел своим преемником или это просто такая поэтическая метафора?

М: мне кажется, он своих детей вообще видел своими соратниками, потому что у него была такая манера называть меня соратником.

И: вы единственный ребенок, да?

М: нет, я не единственный, у него еще есть сын от первого брака, но, к сожалению, мы с ним не общаемся.

И: Это скорее пожелание самому себе?

М: Это связано наверное с тем, что он сам был преемником своего отца, и он хотел, чтобы это передавалось из поколения в поколения, потому что он очень хорошо понимал, что на нем эта борьба не кончится. Если вдруг его не будет, кто-то должен это все продолжать

И: А с отцом у вашего деда не было идейных разногласий?

М: Нет, для него его отец был непререкаемым авторитетом

И: Еще, возвращаясь к поэзии. А вот после убийства Индиры Ганди ваш отец написал поэму, посвященную ее памяти. Почему его так потрясло это событие? И в своей автобиографии он упоминает эту поэму как одно из наиболее значимых своих произведений

М: Ну, я не могу сказать, почему его так потрясло это. Вот, честно говоря, мы с ним особо не разговаривали на эти темы. Ну думаю, что его вообще личность Индиры Ганди восхищала. Во-первых, это женщина, что очень редко бывает для таких стран. Она настолько активна и в принципе..

И: Династия, династия. Видимо, он вас тоже хотел..

М: Династия, да. То есть наверное это его какие-то личные моменты затронуло

И: Дочь, да

М: Это было очень несправедливо для человека, который хотел видеть Индию великой страной и получилось вот так несправедливо. Может, он как-то предчувствовал, и у него была какая-то связь со своей судьбой. Бывает же так, что мы что-то предчувствуем. Ну вообще у него проскальзывала такая мысль, что его могут убить. Наверное, это даже не предчувствие. Он понимал, что такие люди очень неудобны для власти, и это такой вариант, который имел очень большую вероятность, поэтому я думаю, что его эта история затронула с этой точки зрения. Потому что он ведь прошел и тюрьму, и психбольницу, он видел, как его пытались уничтожить…

И: И в больнице в том числе. Вот, кстати, я хотел спросить, чем было обусловлено то, что его направили в спецбольницу, то есть не дали еще один срок, не отправили в ссылку. Он же в ссылке был в Якутской АССР?

М: Нет-нет, он в лагере был. В последний день тюремного заключения, он уже должен был выйти на свободу, его переводят в психиатрическую больницу в Благовещенске. Надо сказать, что эта психбольница была не для больных, а для политических заключенных. Я была в этой больнице, мы туда ездили к нему на свидание. Это действительно была тюрьма, это было не помещение для больных. Там везде, на каждом пролете, стояли охранники, там все было затянуто сетками. Когда мы пришли на свидание, на свидании присутствовало три человека, которые писали все, что он говорил. То есть все вопросы, даже вплоть до бытовых.

И: На магнитофон могли писать?

М: Наверное, у них была какая-то запись, я магнитофон не помню. Но то, что они от руки записывали – это абсолютно точно. Это было очень смешно. Будь он обычным больным, зачем нужно было конспектировать то, что он говорит.

И: Это было через решетку. Или это было в одной комнате, и они тоже?

М: Мы были в одной комнате. То есть за столом сидел он, мы напротив с мамой сидели, а вот эти, даже не знаю кто они, они сидели на диване, рядом был диван, и записывали все, что говорили.

И: В халатах, да?

М: Не-не, они были в обычной штатской одежде.

И: Ну, они прерывали разговор, когда он что-то не то говорил?

М: Нет, они просто конспектировали все происходящие

И: Вам было тогда лет 10-11, как вы все тогда воспринимали. Как вам это мама объясняла?

М: Честно говоря, мне никто не объяснял, все было это и так понятно, это всегда обсуждалось.

И: Ну как понятно? Смотрите, вы же были пионером и вроде как, если человек сидит в тюрьме или больнице, значит, он сделал что-то плохое. Ну логика какая должна быть у ребенка. А вы знаете, что ваш отец ничего плохого не сделал.

М: На самом деле мы же все это знали. Еще до того, как его посадили, у нас были обыски. Был не один обыск, которому я была свидетелем. Там даже очень интересно было. Мало того, что спрашивали у соседей, что происходило. Ну это понятно. Но они следили за нашей квартирой с крыши другого дома, даже такой вот факт. Когда они пришли с одним обыском, перед тем как его должны были второй раз посадить, они ничего не нашли. То есть отец же еще фотографировал эти документы, и вот эти фотокопии он спрятал между стенкой и ванной.

И: Фотокопии книг, документов?

М: Да-да, и вот когда они пришли с обыском они почему-то не нашли. То есть в тот раз его не посадили, а потом уже видимо как-то… Поэтому уже даже будучи ребенком, я уже понимала, что происходит что-то такое, что моего отца могут посадить, ну и в принципе он же был не единственным человеком, который сидел по этому делу. Поэтому я это уже знала априори. И когда его посадили, он присылал письма, приезжали его друзья, которые помогали. То есть это все обсуждалось. Тайной или какой-то загадкой это для меня не было. Другое дело, конечно, как это происходит и как он сидит. Когда я была в этой психбольнице, я могла воочию увидеть, что такое тюрьма. Я даже помню этот запах специфический.

И: Получается, диагноз ему эти спецврачи какой поставили? Шизофрения вялотекущая, которую ставили всем диссидентам?

М: Да, по-моему, да. Потом из Благовещенска его привезли в Ферганскую больницу.

И: В Казань, да?

М: Не-не, Фергану. И там уже обстановка была совершенно другая, там был общий зал, там все эти больные смотрели телевизор или что. И мы вот туда приходили. К нему тогда каждый день приходило очень много народу. И мы вот там за столиком общались.

И: Ну, это уже 87-ой год, там уже все стали освобождать. Кто-то писал прошения, потом всех стали освобождать. Кстати, к вопросу о диссидентах. Ваш отец не любил слово «диссидент», как он себя характеризовал? Или он считал себя советским человеком? И вообще, как он воспринимал те преследования, которые происходили? Как ошибку? Как перегибы? Как искажение ленинского учения? Как он вообще к Ленину относился?

М: Ну тут дело не в том, что он к диссидентам как-то плохо относился. Дело в том, что национальное движение всегда отделяло себя от диссидентского движения, потому что у них были разные цели и отношение вообще к этому вопросу. Потому что национальное движение считало, что решение крымскотатарского вопроса находится сугубо в области государства, где они находятся. То есть никакое мировое сообщество, никто никогда крымским татарам не сможет помочь. Потому что выселяло советское государство, и оно должно было решать этот вопрос. В этом было принципиальное различие: национальное движение пыталось решить этот вопрос путем восстановления справедливости за счет внутреннего законодательства. Почему они этот ленинский вопрос так хорошо изучили. Чтобы именно этим вопросом доказать, что советский союз сам же нарушает свое доказательство. Где-то, в каких-то интернет версиях, например, можно прочитать, что мой отец был марксистом-ленинистом. Это неправильно совершенно. Ну, в каком смысле, они не были последователями Ленина, но они очень хорошо знали учение Ленина, чтобы благодаря этому можно было влиять на государство и чтобы доказать государству, что вот есть учение Ленина, что нам дали крымскотатарскую автономию, что вообще республики имеют устройство национально-территориальное, соответственно, принадлежит коренному народу, который там проживает. На этом основании не имели никакого права выселять крымских татар. Если вы нас возвращаете обратно, вы обязаны восстановить республику, вы обязаны восстановить все то, что было дано крымским татарам, в соответствии с тем, на чем основан сам Советский союз. Они очень хорошо знали эту ленинскую политику. Но это вовсе не значит, что они были коммунистами. Вообще в национальном движении было очень мало коммунистов.

И: Ну, Бекир Османович был коммунистом.

М: Он в свое время был, но его исключили из партии. Эти люди прекрасно понимали, что такое коммунистическая партия. Что это профанация. Они понимали, что на этом основании ничего не добьешься. Если ты уже находишься в этой системе, ты можешь добиться чего-то только благодаря этой системе. Ты должен быть лучше, чем эта система. Ты должен понимать, как эта система работает и, влияя на эти механизмы, на эти рычаги, можешь что-то изменить. Но вовсе не потому, что они были последователями Ленина.

И: Ну портретов Ленина не было, да? (смех)

М: И даже если вы смотрели видео, когда мой отец сделал анализ о расстановке национальных сил в Меджлисе, туда как раз и пошли все эти коммунисты. В Национальном движении не было практически коммунистов, потому что даже для самих коммунистов было опасно поддерживать эти идеи.

И: А вот когда вы услышали эти три буквы К-Г-Б? Вот эту аббревиатуру в первый раз?

М: Наверное, это было еще в детстве, когда происходили вот эти обыски. Это же постоянно было. Я даже помню, что ко мне подходили какие-то люди и спрашивали, допустим, «куда вы едете». Ну я потом поняла, что это были сотрудники КГБ. В принципе это слово не было секретом.